Штейнберг У. Конфликты, связанные с мужской идентичностью

Я уже упоминал о том, что мифологическая борьба героя с Великой Матерью — это символическая борьба личности за освобождение от множества самых разнообразных идентификаций, и в первую очередь от идентификации со своей собственной матерью. Однако для развития личности человеку необходимо не только отделиться от матери. Должна иметь место и героическая борьба с отцом.

В мифологии отец часто символизирует старый порядок, тогда как юный герой является представителем нового. Отец воплощает и поддерживает религиозные, политические и социальные коллективные ценности. Внешний отец и его внутренний образ определяются культурным контекстом, передающим эти ценности. Здесь уже упоминалось о результатных исследований, свидетельствующих о том, что отец оказывает гораздо большее влияние, по сравнению с матерью, в формировании социально-половой роли как сыновей так и дочерей. Матери склонны относиться к своим детям одинаково, независимо от пола ребенка. Отцы, напротив, в соответствии с социальными нормами, имеют склонность делать акцент на инструментальной функции у мальчиков и экспрессивной — у девочек.

Опасность заключается в том, что у отца может существовать неверная и достаточно жесткая сознательная установка на удержание старой системы ценностей.

Отцы внедряют ценности своего поколения в новое. Те, кто идентифицируется с их ценностями, становятся взрослыми. Несмотря на то, что таким образом разрушается бессознательная идентификация с матерью, она заменяется бессознательной идентификацией с традиционными мужскими ценностями. Это приводит к стабильной тождественности культурного стереотипа, родителя и ребенка, позволяющей избежать конфликта между поколениями. Люди, которые полностью идентифицировались с конвенциями и коллективными нормами через идентификацию с отцом, оказываются кастрированными. Они не могут развиваться в целостную личность. Они просто проживают жизнь, как это было всегда. Я приведу два примера патриархальной кастрации, рассматривая этот термин с. точки зрения мужской психологии.

В Ветхом Завете, в Книге Бытия, есть история об Аврааме и Исааке. Старому Аврааму было около ста лет, когда его жена Сара забеременела Исааком. Старик Авраам любил свое дитя. Желая проверить веру Авраама, Бог велел ему принести Исаака в жертву. Авраам пришел в горы, куда направил его Бог, построил жертвенник, соорудил огромный костер и возложил на него Исаака. В тот самый момент, когда он потянулся за ножом, чтобы зарезать сына, вмешался Бог, приказав Аврааму остановиться, ибо тот уже доказал свое благоговение перед Ним. Тогда Авраам поймал в кустах барана и принес его в жертву вместо своего сына. Вследствие того, что Авраам доказал свое послушание, ему было обещано, что все его потомки должны стать могущественными людьми.

Эту историю обычно рассказывают в качестве примера истинной веры Авраама в Бога. Мне нравится рассматривать ее с точки зрения Исаака в качестве примера, демонстрирующего кастрацию индивидуальности сына через развивающуюся сверхидентификацию с отцом. Пример Исаака показывает, что он целиком и полностью полагается на своего отца. Прежде всего, Бог велит убить самого себя не Исааку. Нет, он приказывает Аврааму принести Исаака в жертву. Таким образом, Исаак оказался субъектом в отношениях своего отца с Богом и духовных ценностей своего отца, а вовсе не своих собственных.

Во многих отношениях положение Исаака достаточно естественно. Для сына вполне нормально желание быть похожим на своего отца. Он испытывает гордость, что взрослые мужчины могут считать его мужчиной, таким же, как отец. Преимущество такой развивающей идентификации состоит в передаче коллективных культурных ценностей, в общественном принятии, в свободной идентификации и включенности в общество взрослых. Неудачная идентификация приносит ощущение неполноценности, стыда и предательства.

В западном обществе существует ряд полных огромного смысла ритуалов, способствующих переходу к взрослой мужской идентичности. Однако инициация представляет собой архетипический динамический процесс, который заставляет человека бессознательно заниматься ее поисками везде, где только возможно, лишь бы этот переход произошел должным образом.

Один мой коллега рассказывал, что когда он был подростком, то очень гордился тем, что работал вместе со своим отцом крестьянином, эмигрировавшим из России, — на грузовике, на котором они перевозили мебель. Они трудились по 16 часов в день, 6 дней в неделю. Им было совершенно безразлично, до какого изнеможения они доходили, какую сильную боль испытывали в своем теле, и ни один из них никогда ни на что не жаловался. Он вспоминал, как будучи мальчиком, восхитительно себя чувствовал, осознавая, что похож на своего отца. Только спустя несколько лет он понял, что это была его инициация в российского мужика-крестьянина. Он бессознательно идентифицировался с коллективным образом крестьянина, живущего физическим трудом, когда в свои неполные тридцать лет. Отправился жить в горы и провел там несметное число часов за рубкой дров. Тогда он осознал, испытывая жуткое ощущение предательства по отношению к своему отцу, что ненавидит такую жизнь. Он действительно не хотел быть вьючным животным. Он ценил сознание и психологическое развитие, а не выросшую из физической деятельности мужественность своего отца.

Когда-то у меня был знакомый по имени Фрэнк, прекрасно развитый физически. Он так замечательно играл в бейсбол, что команда Нью-Йорк Мете, которая пользовалась поддержкой фермеров, предложила ему заключить контракт. Фрэнк, считавший идеальным своего отца-плотника, спросил у него, стоит ли ему принимать это предложение. Отец ответил, что для него, Фрэнка, всегда найдется место среди членов плотницкого союза, хотя это случается крайне редко, и что он мог бы замолвить за него словечко. Отец посоветовал сыну выбрать безопасную работу в плотницком союзе вместо того, чтобы делать рискованную и карьеру в бейсболе, которая не сулит ничего определенного.

Фрэнк последовал совету отца. Много лет спустя, когда Фрэнку было уже тридцать лет, он был женат, имел детей и играл в мяч за любительские команды, я спросил его о том, что он сейчас думает по поводу принятого им в те годы решения. Фрэнк ответил, что он его принял, исходя из любви к отцу, ибо отец был его идолом, и Фрэнк хотел быть точно таким же, как он. Кроме того, поступив наперекор отцу, он бы чувствовал себя предателем. По мнению отца, карьера бейсбольного игрока была не слишком хороша для сына. В продолжении жизни, которую вел отец, Фрэнк видел способ избежать вины за предательство. Однако при этом Фрэнк добавил, что сейчас он не уверен, что тогда сделал правильный выбор.

Другой формой патриархальной кастрации, реакцией на комплекс Исаака, является перманентная революция. Хотя мужчины такого типа выступают в качестве героев, постоянно убивающих драконов, низвергающих авторитеты и ломающих традиции, в действительности их героизм оказывается мнимым. Герой восстает против авторитета лишь потому, что этот авторитет ассоциируется у него с отцом, а вовсе не потому, что он стремится к индивидуальности. Мужчины такого сорта никогда не принимают на себя власть, никогда не становятся отцами. Они привязаны к старым ценностям так, что всегда против них восстают. Они никогда не могут найти свою истинную жизненную позицию.

Наряду с предательством и виной, страх отклоняющегося поведения, с сопутствующим ему ощущением неадекватности и стыда, предотвращает мужчину от определения своей мужской идентичности, которая отличается от отцовской и коллективной.

Страх отклоняющегося поведения — это страх человека привыкнуть к такой норме поведения, которая противоречит общеизвестным культурным нормам и потому представляет собой угрозу сексуально-ролевой идентичности. Страх девиантного поведения основан на реальном опыте негативных последствий. Реальные последствия отклоняющегося поведения могут быть связаны со страхом и вызывать потребность в конформизме. Страх девиантного поведения может оказаться причиной того, что мужчина стремится избежать определенной цели эмоционального и психологического развития, которое он, в частности, не связывает с мужским развитием.

Один анализируемый, которого я буду называть Стэн, отказывался проявлять по отношению к семье и друзьям любые чувства, кроме гнева. Жена угрожала Стэну разводом, ибо считала, что отношения между ними в браке являются эмоционально поверхностными. Обращение за терапевтической помощью было последней и отчаянной попыткой Стэна измениться, которая вызывала у него чувство стыда. Вместе с тем, в отношениях со мной он проявлял и обсуждал свои чувства не больше, чем с остальными.

На третьем месяце терапии, ожидая в приемной начала сессии, Стэн испытал приступ тревожности. Ему в голову пришла мысль сбежать, оставив записку, что он больше не вернется на анализ. Однако он дождался начала сессии и стал выступать в своей обычной враждебной манере, критикуя меня со всех сторон, начиная с одежды и заканчивая профессиональной компетентностью. В завершение он подошел к рассказу о переживании тревоги, возникшем у него в приемной. Он понял, что за последние несколько месяцев стал мне доверять и что я стал ему нравиться. Тогда у него появился страх того, что он будет во мне нуждаться, ощущать свою зависимость и проявлять чувства.

«Почему это вас так пугает?» — спросил я. Стэн покраснел, и в его голосе послышались дрожащие нотки. «Я могу заплакать, — ответил он. — И вы станете надо мной смеяться».

Потом Стэн рассказал мне о своем болезненном детском переживании, когда его отец и старший брат зло над ним насмехались, называя «маменькиным сынком» и «фантазером», чем доводили мальчика до слез. По их мнению, настоящие мужчины всегда умеют держать себя в руках и никогда не проявляют слабости. Вполне естественно, Стэн принял их точку зрения и развил в себе ненависть к своей чувствительной и эмоциональной натуре. Любое поведение, которое не отвечало мужскому стереотипу, становилось для него женским. Вместо того, чтобы изучать искусство, он выбрал слесарное ремесло, которое, с точки зрения его отца. Куда больше соответствовало мужчине.

Когда Стэн подрос, его опасения, что в нем не хватает мужества, переросли в страх гомосексуальности. В терапии его пугали две вещи. Первая — если он будет проявлять свои чувства, я приму его за гомосексуалиста, стану его оскорблять и в конце концов отвергну. Второй страх, который пугал его еще больше, был связан с тем, что он действительно гомосексуален, а я пытаюсь его соблазнить. Испытывая ужасный стыд, он часто мне говорил, что хотел бы узнать что-нибудь о моей сексуальной ориентации. Наверное, я ему казался теплым, чувствительным человеком. Я с одобрением относился к тому, как он выражал свои чувства, и не отвечал на его, похожее на клещи, рукопожатие более сильным сжатием его руки. Такие характерные черты его поведения, если только он развил их в себе сам, приводили его к потере ощущения собственного маскулинного начала.

Некоторые мужчины, признающие в себе ограничения, связанные с узкой мужской ролью, которую они получили в детстве, беспокоятся о том, что, избавившись от нее, они будут постоянно чувствовать на себе отвержение со стороны женщин. Поскольку зачастую эта тревожность обусловлена проекцией их собственных страхов, существует множество примеров, где такое восприятие отношения к ним женщин получает подтверждение. Но у многих женщин возникает внутренний конфликт с желанием близости с неординарным мужчиной, несмотря на то, что внешне они его отрицают. С одной стороны, у них возникает желание сблизиться с мужчиной, который открыт, чувствителен, контактен и полностью им равен, а с другой стороны, — вследствие их идентификации с собственным отцом, они хотят видеть в мужчине воплощение традиционных мужских ценностей силы, независимости и неуязвимости.

Одна женщина, с которой я занимался психотерапией, привела пример, как такой конфликт может повлиять на отношения между мужчиной и женщиной.

Моя пациентка вышла замуж за человека, который, подобно ее отцу, унаследовавшему традиционные маскулинные ценности и роли, был холоден, всегда отстранен и не верил в проявления слабости. Она постоянно жаловалась на отсутствие у мужа желания делиться своими заботами и неприятностями. В процессе терапии муж стал медленно изменяться. Он признал, что не чувствует себя в безопасности и видит свою уязвимость, и стал говорить на эту тему с женой. Стала ли она от этого счастливой? На первый взгляд — да. Однако у нее была привычка вставлять своему мужу колкие замечания каждый раз, как только он перед ней раскрывался. Когда муж обратил внимание жены на эту ее привычку, та заявила, что он слишком чувствителен и таким образом от нее защищается, и это привело к их дальнейшему отчуждению и заставило его вернуться к холодному, и отстраненному поведению.

Тем временем, в результате анализа сновидений моей пациентки вскрылся ее собственный внутренний конфликт, связанный с переменами, происходящими с ее мужем. Его ощущение возможной угрозы подняло на поверхность конфликты, связанные с зависимостью, которые скрывались за традиционными ролями, свойственными обоим супругам. Если муж в чем-то проявлял слабость, значит, жене следовало принять на себя больше ответственности и позволить ему положиться на нее.

С одной стороны, эта женщина хотела быть более сильной и независимой. С другой — она чувствовала себя очень комфортно в положении ординарной женщины, традиционно пассивной, имеющей рядом «сильного» мужчину, готового о ней позаботиться. Кроме того, она бессознательно идентифицировалась со своим отцом. Рассуждая о равенстве между мужчиной и женщиной, она в действительности имела такое же понятие о мужественности, как ее отец: мужественность должна проявляться, прежде всего, в молчаливом, уверенном поведении и умении контролировать ситуацию. Проявление женского начала считалось признаком слабости и готовности подчиниться. Когда муж рассказывал ей о своих страхах, он, в ее представлении превращался в слабую, неполноценную женщину. В это время она становилась агрессивным суперменом, получая невероятное бессознательное удовлетворение от своих тонких садистских комментариев.

В мифологии истинные герои вступают в борьбу с отцом, чтобы обрести свою собственную судьбу и реальную сущность, а не ради борьбы как таковой. Они следуют своему внутреннему голосу, который указывает им новый жизненный путь. Слушая свой внутренний голос и желая изменить мир, они ломают старые законы и становятся врагами господствующей системы правления. Тем самым они входят в конфликт со своими «отцами» и выразителями их идей. Они слушают только внутренний голос своей собственной сущности. Их сознание расширяется благодаря новым идеям и новым концепциям того, какой может быть жизнь, и они, будучи героями, обладают мужеством, позволяющим им следовать своему пониманию. Пока они слушают себя и воздают должное своей индивидуальности, они находятся в психологическом конфликте с миром отцов.

Это борьба, которую каждый из нас должен пройти в процессе своего личностного развития. Мужчина должен отделить свою сознательную личность от пути, которым становился мужчиной его отец. В свою очередь, женщинам следует отделить свое восприятие мужественности от бессознательной идентификации с отцом. Не отделить его — значит ограничить свою жизнь.