Переверзев Л.Б. Проектная мифопластика предметного мира жилища как комплексного объекта
Архетипы, символы и миф
Архетипами называют исключительно устойчивые элементарные схемы, шаблоны или паттерны, обнаруживаемые в поведении, мышлении и продуктах созидательной деятельности бесчисленных поколений людей всех рас, племен и национальностей и восходящие, судя по всему, к древнейшим эпохам человеческой культуры.
Архетипы никак нельзя смешивать с культурными образцами каких-либо вещей, действий, поступков, изображений и т. д., под ними подразумеваются абсолютно невещественные, совершенно абстрактные «чертежи» или предельно обобщенные «проектные идеи», как бы первообразы творческой активности человека. В зависимости от его опыта, знаний, характера, темперамента, мировоззрения и других внешних и внутренних обстоятельств эти первообразы способны наполняться самым различным конкретным содержанием, опредмечиваться в любой материальной форме, нести положительные или отрицательные ценности, служить добру или злу.
Будучи же конкретизированными и воплощенными, архетипы приобретают непосредственную ощутимость, яркий эмоциональный тонус и огромный заряд смысла, воспринимаемого и nереживаемого в своей чувственно-интеллектуальной целостности, иначе говоря — являют собою символ, несводимый к обозначению какого-либо иного объекта и не разложимый на отдельные компоненты (понятия или образы), но способный порождать или проецировать из себя практически неисчерпаемый поток разнообразных значений, группирующихся вокруг его смыслового ядра.
С наибольшей яркостью и полнотой архетипы символизируются в мифе — самой ранней, первичной форме духовного творчества человека. Все мифологические сюжеты, как и любые другие плоды мифологического мышления, характеризующего определенные стадии общественного развития, по преимуществу архетипичны. Разумеется, в разработке и содержании таких сюжетов и такого мышления так или иначе, часто в причудливо-фантастическом виде отражается опыт материально-практической деятельности человечества; архетипичностью обладают лишь исходные принципы формальной организации и упорядочения этого опыта, основы его мифопластики.
Развитие цивилизации, социально-экономический прогресс, наука и машинный труд во многом сузили прямое влияние и символическое пространство архетипов, оттеснив их на периферию рационально организованной сферы современной жизни, но зато они с неожиданной подчас силой дают себя знать сегодня там, где интеллектуально-рассудочный контроль отсутствует или не так жесток: в сновидениях, искусстве и, конечно же, в домашнем быту, включая сюда стихийное формирование жилой среды — комплексного объекта, проектированием которого человек начал заниматься уже в незапамятные времена.
Мы лучше сумеем заметить и распознать подобного рода факты, познакомившись предварительно с описанными в литературе архетипами и символикой жилища — т. е. именно с тем, что дает обитающим в нем людям первичную интуицию своего дома — у так называемых примитивных племен и в цивилизованных обществах доиндустриальной эпохи.
Здесь нам прежде всего бросаются в глаза два очень важных момента, к которым нам много раз придется возвращаться.
Первое — это глубинная связь между понятиями (суммарными представлениями) дома и мира: «быть дома» то же самое, что «находиться в мире», а «мир» — это «место чьего-либо пребывания». Отсюда допущение множественности возможных обитаемых миров, обычное для мифологического, фольклорного и художественного мышления. «В древнеисландском слове heimr („мир“.– ЛП)… проглядывает его первоначальное значение „жилище“ (этимологически это слово соответствует английскому home дом, жилище», немецкому Heim «дом, родной очаг», русскому «семья»). В составе ряда названий мифологических местностей… слово это и значит «жилище».
Второе — то, что И.И. Стеблин-Каменский, чью работу мы продолжаем цитировать, называет «внутренней точкой зрения на пространство», полагаемое конечным, прерывным и существенно неоднородным при непременной оппозиции ц е н т р, а и п е р и ф е р и и. Когда в эддических мифах «говорится о местонахождении чего-либо, то это местонахождение всегда оказывается либо серединой мира, либо его окраиной». Отсюда — «локализация чего-либо в середине или на окраине мира — это в то же время и качественная, т. е. эмоционально-оценочная характеристика… все благое пребывает в середине мира (дома. — ЛП), а все злое — на его окраине».
По В. В. Иванову и В. Н. Топорову, еще более конкретное и прямо касающееся нашей темы пространственно-аксиологическое противопоставление доброго и злого по принципу «свой — чужой» у древних славян выражалось парой «дом—лес». Оно могло пониматься топографически, т. е. определить структуру как поселения в целом, так и отдельного дома, а также социально-экологически — как ―противопоставление освоенного человеком, ставшего его хозяйством, неосвоенному им«. По степени освоенности здесь различаются не только дом и лес (крайние точки оппозиции), но и разные части поселения, соответственно — жилища, дома. Применительно к дому центром является очаг, где с ритуальной и хозяйственной точки зрения с ы р о е, н е о с в о е н н о е, н е ч и с т о е превращается в в, а р е н о е, о с в о е н н о е, и с т о е, где находится огонь (в освоенном состоянии)». Тем, кто помнит прометеев миф, нет нужды подчеркивать символику прирученного и одомашненного« огня с его значениями „тепла“, „света“ и „уюта“.
Вторым по важности в древнеславянском доме было помещение типа клети, „где совмещаются кладовая, хлев, спальня (в частности, ритуально для новобрачных)“. Такое сочетание утрачивает свою парадоксальность, если вспомнить о связи понятия богатства (съестные припасы, скот) и чадородия как непременных символов благополучия дома (и мира). Наконец, „периферия дома и переход от дома к не-дому в более узком (строительном) смысле сопряжены с третьей частью древнего славянского дома — сенями, которые дверью, крыльцом соединяются с н е-д о м о м — двором и хозяйственными постройками… Границей между д о м о м (в широком смысле, включающем д в о р) и л е с о м (полем) служит забор или тын“. Так же топографически структурируется селение в целом, откуда „можно заключить об изоморфности структуры жилища и поселения“.
Не задерживаясь на этом, суммируем в нескольких словах общеизвестное: древний город, особенно столичный, строится по схеме концентрических окружностей или квадратов (по четырем странам света), где внешний контур образует защитную стену (иногда их несколько), в середине же помещаются важнейшие с точки зрения внутреннего порядка, спокойствия и благоденствия горожан средоточия власти (дворец и крепость), запасы телесной пищи (житница) и источник духовной энергии (храм) — высшая фиксированная точка, центр вселенной, axis mundi — ось мира и священный омфалос — „пуп земли“, посредством которого городской микрокосм связывается и общается с небом — макрокосмом. Аналогично мыслилась и отображалась на картах и топография всего государства.
Прослеживание этих наблюдаемых решительно повсюду на земле пространственно-топографических и символических корреляций, устанавливаемых мифологическим (или мифологизирующим) сознанием и направляемой им строительной практикой, между такими понятиями и реально созидаемыми объектами, как вселенная, государство, город, дворец, крепость, храм и дом рядового горожанина, облегчает нам переход от архетипов пребывания в уже освоенном мире—жилище к архетипам его сотворения — превращения первичной материи чужого, враждебного, непригодного для жизни хаоса в обитаемый, благоустроенный, одомашненный космос своего дома.
Космогония жилища
В наибольшей мере почувствовать себя дома нам удается там, где нашему существованию не грозит никакая опасность, где все окружающее имеет свое постоянное, давно известное нам значение, где предметы слушаются нас и говорят с нами, словно угадывая наши желания и тут же отзываясь на наши нужды. Подобное чувство дает пребывание в родном (родительском), любовно устроенном для нас доме — мире нашего детства, либо в более позднем доме, воссозданном нами самими по его образу, реальному или воображаемому. Это кардинальное условие мифопластики жилища остается неизменным при всех вариациях его конструкции, состава предметной среды, представлений об уровне комфорта и т. д.
Австралийские аборигены и бушмены Южной Африки — бродячие охотники и собиратели — зачастую спокойно довольствуются тем, что втыкают в землю сук, развешивают на нем свой скарб и вытаптывают вокруг небольшую ямку. Что же позволяет им ощущать это подобие норы или гнезда своим домом?
Миф творения племени ачильпа гласит: некогда сверхъестественный герой по имени Нумбакула „космизировал“ их территорию, создал их предка и учредил их обычаи, затем он изготовил шест из ствола камедного дерева, взобрался по нему на небо и исчез. Оставленный им шест с тех пор почитается как ось вселенной — священный центр, вокруг которого расстилается земля, пригодная для обитания, т. е. преображенная в мир. Ачильпа с тех пор носят с собой этот шест, куда бы они ни шли, утверждая его в земле на каждой стоянке и перекочевывая потом в том направлении, куда укажет его наклон.
Таким образом, несмотря на вечное странствование, они всегда находятся дома и в своем мире, поддерживая вместе с тем связь с небом, в котором растворился Нумбакула. Если шест сломается, наступит катастрофа, т. е. буквально конец света и регрессия к хаосу. Рассказывают, что некогда шест переломился, и все племя, не ведая, куда идти, и обессилев от блужданий вслепую, в отчаянии село на землю и погибло.
В самом деле, никто не может жить в хаосе. Мир и жилище в песчаной ямке становится для ачильпа своим лишь в той степени, в какой он космизирован, организован и освящен его мифическим творцом-прародителем в горизонтальном плане (где за чертой своей территории племя подстерегают чужие, враждебные, злые силы) и поскольку вертикальная ось обеспечивает его открытость небу как трансцендентному благому началу и дает ориентировку в земном пространстве.
Этот исходный миро и домостроительный архетип воспроизводятся мифологическим мышлением всегда и везде, каким бы он ни был по своему конкретному воплощению. Мифопластика неизменно помещает свой дом в центре сотворенного мира и предусматривает символический канал связи с неиссякаемым источником высшего блага и животворящей энергии. Так, дымовое отверстие в верху шалаша, шатра, юрты или чума это „окно в небо“, а опорный шест — „мировая ось“, axis mundi (во многих мифах небеса замышляются творцом как навес, поддерживаемый в середине столбом или колонной).
Космическая символика дома внедряется в сознание чередующихся поколений его обитателей посредством инициаций продолжительных, тяжелых, часто мучительных, а иногда и смертельно рискованных обрядов, в ходе которых подростки научаются всему, что полагается знать и уметь зрелому человеку (сюда включено, конечно, изготовление жилища и его предметной среды), и принимают посвящение в статус полноправного члена племени.
Североамериканские индейцы алгонкины и сиу проводят инициацию в специальной священной хижине, крыша которой символизирует небесный свод, пол — землю, а четыре стены, окрашенные в четыре цвета, с четырьмя дверями и окнами страны света. Хижина эта есть буквально мироздание, образ мира, imago mundi, чей космогонический смысл подчеркивается соотнесением с идеей кругового времени мифа.
Заметим, что раздельное усмотрение пространственных и временных характеристик и параметров дома, мира, вообще любого материального объекта, в том числе, конечно, и комплексного объекта дизайна, есть уступка механистическому (нью-тонианскому) мышлению. Для мифологического мышления (и солидарной с ним в данном аспекте релятивистской, эйнштейновской физики) пространство и время образуют континуум событий, о чем никак нельзя забывать, обсуждая мифопластику жилища. Например, у народа фали в Экваториальной Африке каждый дом отображает движущуюся вселенную и вместе с ней микрокосм человека в символах последовательно развертывающихся фаз космогонического мифа. Обитатели воспринимают свое жилище не ставшим, но с т, а н о в я щ и м с я в процессе его творения: ориентация частей здания (опорного столба, стен, крыши и т. д.), так же как расположение убранства и домашней утвари, соответствует регулируемым обычаем передвижениям людей внутри дома и полагающимся им местам, которые могут и должны меняться в зависимости от времени дня и года и перемен в семейно-возрастном и социальном статусе.
Экскурс в символику архетипов „своего дома“ уместно заключить словами Мирче Элиаде, одного из крупнейших исследователей мифологического мышления, у которого мы заимствовали и вышеприведенные примеры. Точно так же, как город или храм, дом освящается, целиком или частично, космологическим символизмом ритуала. Потому-то поселиться где-либо — построить деревню или просто дом — представляет серьезное решение, ибо затрагивает само существование человека; ведь ему должно создать свой собственный мир и принять на себя ответственность за его поддержание и обновление. Места обитания не переменяются с легкостью, ибо не так-то легко покинуть свой мир. Дом не есть объект или „машина для жилья“; это вселенная, которую человек строит для себя, подражая парадигматическому творению богов, космогонии. Каждое сооружение и каждое торжественное открытие (инаугурация) нового здания до какой-то степени эквивалентна новому начинанию, новой жизни. И каждое начинание повторяет примордиальное (бывшее прежде всех времен) начало, когда вселенная впервые увидела свет дня. Даже в нынешних обществах с их высокой степенью десакрализации праздничное и радостное настроение, сопровождающее вселение в новый дом, все еще сохраняет память о том неудержимом, не знающем границ ликовании, которое отмечало некогда incipit vita nuova (наступление жизни новой)».
